"Госпитальерская поляна" <---

Калиоль вертелся и всячески вырывался из крепко держащих его рук, пытался оглянуться назад – очень уж заинтересовало крысёнка, о чем беседовали на поляне дриады с каким-то остроухим. Глупый и тщеславный крысюк смутно подозревал, что о нём – так, как будто возле Калиоля весь свет вертелся – и ужасно хотел услышать подробности. Уж, наверное, они хотели знать, как он ловко удрал от злого волшебника и его хвостатого прихвостня. А тот филин... это Калиоль не сам свалился с ветки, на самом деле это он так храбро бросился на филина, что тот бросился наутек, а Калиоль спустился на землю потому... так ему просто захотелось, в общем.
Одуряющее воздействие навьих ягод продолжало влиять на крысёнка.
– Ты куда и ты зачем меня тащишь?! – глупый крысюк пьяно икнул, но даже это не заставило его смутиться. – Я и сам... И-ик!.. могу. Ну-ка, а-а-атпускай миня! – мордочка крысенка завертелась по сторонам, пытаясь определить, на каком участке леса они оказались. Калиоль смутно помнил, что ему должно быть знакомо это место – только не помнил, откуда он его знал, и из-за этого крыс начинал паниковать. В панике голос крысёнка срывался на визг, многие слова он начал снова произносить не так, как его учили дриады. – Где эта мы? Щто мы здесь делаем? Щто, вапще, была нужна ат вас йет-таму йе-ельфу-у-у?..

Калиоль не хотел ничего слушать... пока не стало очевидно, что он это зря – может быть, удалось бы договориться по хорошему?
Мокрый крысюк завопил как ошпаренный и рванулся прочь и ввысь – как можно дальше от воды.
– Что ты! Что ты!! Что ты!! ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА!! – от неожиданности Калиоль стал частить и заикаться, не в силах с первой попытки выговорить такую длинную фразу. В голове у крысёнка действительно прояснилось и до него наконец-то дошло, что на него сердятся. Это вызывало у Калиоля смятение чувств. – Ты зачем утащила меня оттуда?!
Мокрый грязный крысюк встряхнулся – во все стороны полетели водяные холодные брызги – а из чёрного носика выступила большая и противная сопля. Крыс чихнул – и отдачей его отнесло в сторону, словно крупный легкий меховой шарик порывом ветра.

Толстый глупый крысюк кивнул, слизнул стекающую с носа соплю, в негодовании сплюнул (собственные сопли пришлись ему не по вкусу) и сердито замотал головой. Получалось, что не стоило.
– Ой-ёй-ёй-ёй! Бедненький мой животик! Ты пошто опять заболел? И моя головка бо-бо! – громко запричитал крыс. – О, я бедный-бедный! О, я пренесчастный! А миня опять в холодной воде купают!
Калиоль катастрофически не мог связать причину со следствием. Крысёнку было настоятельно необходимо, чтобы кто-нибудь взял на себя труд показать ему, как это делается – да и то не факт, что Калиоль смог запомнить бы это надолго.

«Да-а, я спущусь к водичке - а ты миня в ней и утопишь...» – недоверчиво подумал мокрый крысенок. Калиоль еще раз встряхнулся по-собачьи, разбросав во все стороны мокрые брызги, и снова выжидательно навострил ушки. «Как же, вода целебная... Снова рассказываешь сказки...» – Калиоль был больше склонен к тому, чтобы не поверить словам Алессандры.
До тех пор, пока дриада не привела свои «доказательки».
– Значит, и синяки проходят? – крыс вытянул мордочку, со смесью подозрительности и надежды прислушиваясь к вещим словам, его душа – хоть вынь да положь! – жаждала чуда из серии «дай подую и перестанет». – А шишки, они... шишки тоже проходят? А если у меня большой синяк на... на... Да-да, прямо на моей милой пушистой спинке, так что ажно почесаться трудно. Ох и трудненько же!.. – запричитал глупый толстый крысюк в надежде, что дриада разжалобится. Место нахождения синяка было специально завышено крысенком в расчете, что дриада примет это как более почетное ранение и не станет смеяться.
Крысюка замучивали сомнения: в последнее время его слишком часто куряли в воду, чтобы позволить себе попасться снова в такую емеле-тарную ловушку (слово «элементарный» оказалось слишком сложным и длинным для его языка, вынуждая изобретать более простые и понятные варианты). С другой стороны, крыс боялся упустить лечительные выгоды от целебной водички, так что Калиоль находился в затруднении как ему поступить.
Как обычно, верх взяла жадность.
– Только ты отвернись, пожалуйста! И не подглядывай! – строго-настрого потребовал от дриады мокрый крысюк. – Я, как-никак, купаться собираюсь! – Калиоль выжидательно уставился на девушку, вытаращив свои карие лупики-глазки.
К сожалению, он опять шмыгнул носом, и тем самым вновь испортил всю серьезность момента.

Как только Калиоль увидел, что дриада поворачивается к нему спиной, всю его показную нерешительность как водой смыло. «Хорошая водичка... Полезная водичка...» – забормотал про себя крысюк, бочком-бочком, осторожненько спускаясь к воде, приземлился на берегу ручья и залакал по-собачьи, словно самое обыкновенное дикое животное. Водичка была холодная, но приятная, и Калиоль, напившись, почувствовал, что его брюшко успокоилось на своем обычном месте и перестало выписывать вензеля, как будто бы устраивало показ воздушного кувыркания отдельно от него, Калиоля. Чтобы брюшная болезнь не вернулась, сообразительный и хитрый крысюк для верности плюхнулся брюшком в воду и как следует поелозил на мелководье, затем, вспомнив о более насущной болячке, перевернулся, выбрал место чуток поглубже и обмакнул в холодную воду свою тыльную часть.
Калиоль уже привык к холодной водичке: оказывается, если сидеть в воде и не высовываться намоченными частями наружу, вода начинала казаться уже не такой холодной. Вполне терпимой, и главное то, что ушибленная часть болеть прекратила, и Калиоль мог, не морщась, сидеть на ней хотя бы в воде.
– Не обманула!.. – радостно пискнул крысюк, выбираясь на берег и энергично отряхиваясь по-собачьи. – Я очень умно сделал!.. В том, что послушался тебя!.. Точна!..
Калиоль немножко замерз, однако уже понимал, что это и к лучшему. Для его же пользы. Главное то, что болеть перестало:
– Как здорово!..

– Да я и так высохну! На солнышке! – и мокрый крысюк взвился вверх отряхнуться, как можно скорее уходя из зоны досягания девушки.
Искупавшись в ручье, Калиоль заметно приободрился и хотел теперь двигаться. Летающий крыс еще разик встряхнулся по-собачьему – но только в этот раз, к величайшему огорчению крысюка, сколько бы он ни встряхивался, брызги с его шерсти не разлетались одновременно широким веером во все стороны, давая весёлую маленькую радугу – и плюхнулся словно птичка на ветку, найдя для себя насест как можно повыше, чтобы Алессандра не смогла его достать, и принялся греться на солнышке. Гордыня и хвастовство не позволяли глупому мохнатому крысюку признаться, в каком месте были у него синяки, и уж тем более он не хотел, чтобы их случайно нащупали, хотя и не отличался особой стеснительностью по отношению к отходам собственной жизнедеятельности. Но Калиоль тут же забыл о синяках, едва только вспомнил об остроухом эльфоподобном существе, что разговаривало с дриадами.
– А кто это у вас был? – сгорая от любопытства, поинтересовался и заканючил мохнатый крысюк. – Ну расскажи мне! Ну что тебе стоит? Ведь ты же знаешь, что я – могила!..
Последнее утверждение ни на сколечко не соответствовало действительности.

Глупый мохнатый крысюк любил поговорить о себе. Конечно, когда Калиоль был в плену, ему было страшно, однако сейчас, когда уже все закончилось, почему бы не поговорить... а возможно, даже и приукрасить что-либо... Неразумный зверёк очень любил чужое внимание, тянулся к нему, точно какой-нибудь цветок к солнечному лучу – и поэтому он с легкостью попался на манипуляцию.
– Это была очинь бальшая крыса, – с готовностью начал рассказывать Калиоль. – Очинь бальсая, много больце, чем с два миня ростом, – из-за волнения он снова начал неправильно произносить некоторые звуки. – Но меньсе, чем с три миня. Она хатела миня на ужин сцапать! И пасадить в клетка! И атнести к злому вальсцебника! Но я убижал! Я вылител в акно и утикал из агромадного замка! Но крыса украл моя вальсебная палочка. И плащик атабрал. Плахой, очинь плахой крыс! Воть!..

Распушив свою пушистую меховую шубку на солнышке, чтобы быстрее высохла, толстый крысюк выглядел еще толще – ни дать, ни взять, меховой шарик на ветке. Кристалл он помнил. Калиоль энергично покивал, потом спохватился и замотал мордочкой из стороны в сторону. Затем снова спохватился. «Да, низнаю» и «Нет, низнаю» на языке жестов оказались по смыслу совершенно одинаковыми, и Калиолю пришлось уточнить.
– Чёт-то ужас-с-сное, – пискнул маленький глупый крысюк и поёжился. Воспоминания вынудили его затрястись от страха мелкой дрожью, словно осиновый лист. – Там бил больс-сой страс-с-сный демон, он говорил о том, чтобы з-з-сделать какую-та очинь плёхую штуку. Я ни понял какую. Я выбралс-с-са из клетки и убижал, улител аттуда, как тока смог... А то б они и миня пус-с-стили... на опыт-т-ты... – и Калиоль опять шмыгнул носом и пустил соплю, настолько ему стало страшно за себя и от того, что с ним могли бы сделать эти нехорошие.

Калиоль хлюпнул носиком и собрался в очередной раз разразиться речью о том, какой ужас он там пережил и до какой же степени ему было там страшненько. Но передумал. Поляну он помнил, Кристалл – тоже, о паутине, правда, забыл, но это вообще так, мелочи. В голову подружки Алессандры действительно пришла одна очень хорошая идея.
Крысюк слетел вниз, подлетел к уху Алессандры и спросил заговорщицким шепотом:
– Ты думаешь, что мы можем найти там еще один волшебный Кристалл, правильно?
Затем испустил радостный вопль и взвился ввысь, распугивая мелких лесных птичек и ликуя от радости.