Берег Волшебного озера <---

Плюхнувшись на табуретку, Калиоль распустил лопушками ушки и встопорщил шёрстку. Судя по затянувшемуся молчанию Айэлиной матери, его подружка в очередной раз сделала что-то такое, что ей не разрешалось, да и сам он внёс свою лепту, намочив и испачкав ей платье – вон пятно у нее на пузе такое большое. И не отстирать – лапки коротки, да и кто вообще такую нарядную вещь такому как он доверит?
– Ваша Айэли спасла меня от страшной смерти, – мокрый крысюк попытался изобразить полный достоинства поклон, но вследствие предательской слабости в голове и во всех лапках это получилось у него слишком смазанно и Калиоль шмякнулся на все четыре лапки и начал сбивчиво рассказывать о своих приключениях. – Я вчерашиньки в самом логове врагов побывал. Удирая оттуда, заблудился, простудился и кое-как дороженьку назад-то нашёл. У меня температура, жар, очень пить хочется... я упал в озеро и начал пить... и, наверное, утонул бы, отяжелевши-то... – голос крыса стал очень жалобным. – Не ругайте её, она хорошее дело сделала...

Калиоль вгрызся в плюшку зубками так, будто до этого его целую неделю морили голодом. На какое-то время весь окружающий мир прекратил для него своё существование, оставались только Калиоль и еда... очень вкусная еда, хотя варенья на плюшке могло быть и больше...
Щёчки крыса с усилием шевелились, усики дрожали – можно было легко догадаться, что за ними творится. Время от времени он совал мордочку в чашку – и оттуда доносились хлюпающие звуки. Крепкий чай был хорош, но варенья там тоже не хватало.
Так могло бы длиться до бесконечности, но в какой-то момент зубки крыса звучно щёлкнули в пустоте. Калиоль жалобно посмотрел на фей, он никак не мог взять в толк, почему внезапно кончилась плюшка. Ведь не может такого быть, чтобы она полностью переселилась в его животик. Должен был оставаться ещё хотя бы один кусочек.
Наконец маленький голодный крысюк сообразил, что произошло нечто непоправимое, и умоляющий взгляд его глаз сделался из удивлённого жалобным и очень умильным. Калиоль весьма выразительно поводил лапкой по животику, показывая, что тот ещё не наполнился. Глупый прожорливый зверёк умолял о добавке.

Крысовы болячки щипало, Калиоль жалобно попискивал, но выпрыгивать из тёплой водички и сердить Эвлин-Еванджелину не собирался. Вместо того он зажмурил глазки, прижал ушки, чтобы внутрь не попадали вода и пена, и затих – полная противоположность пушистой летающей балаболке, которой он имел честь пребывать всё остальное время. За исключением того, когда маленький глупый пушистый крысюк просто банально дрых – с храпом и характерным присвистыванием.
Когда Калиоля в последний раз окатили тёпленькой мокрой водичкой, вынули из тазика и завернули в пушистое махровое полотенце, он осторожненько приоткрыл глазки и высунул из полотенца свой мокрый чёрный носик, а вслед за ним – и длинные белые усики-вибриссы.
– Вы, наверное, помните, что произошло вчера? – крысёнок решил начать издалека. – Такой страшный шум, грохот... Потом стало пасмурно. Я полетел посмотреть, что случилось – но попал в паутину. Совершенно нечаянно, честное лесное. После этого мы с Алессандрой нашли кристалл и понесли его на поляну Совета, а потом – к эльфам. Потому что на поляне из Совета никого не оказалось, – чувствуя себя неразумным и несообразительным, добавил крысюк извиняющимся тоном и потупил глазки. «Может быть, не стоило уходить оттуда? На поляне Хранителей мы были бы в полной безопасности – туда даже волки без спросу входить боятся...»

От обилия вопросов крысёнок смутился. С одной стороны Калиолю, конечно, было приятно, что его считают большим и могучим крысом, способным справиться с любыми проблемами. К примеру, с маленькой паутиной. С другой стороны... ох, до чего же это было не так!..
– Мы его не донесли, – жалобно вздохнув, признался крысёнок. Он совсем высунул мордочку из полотенца и дёрнул хвостиком, как бы отгоняя грустные воспоминания. – По дороге из Старой рощи на нас напали. Меня подшибли битой и посадили в сумку, а Алессандра... ей кинули камнем в лоб и она вообще осталась лежать та-ам!.. – и большой маленький крыс заревел, используя вместо платка полотенце.
– Это бы-ыл зло-ой волше-ебник и он охо-отился-а-а за криста-аллом!.. – громко жаловался на свои злоключения крысюк между всхлипами.

«Ничего себе!» Эвлин-Еванджелине хотелось бы думать, будто крысу приснился страшный сон. Либо что крысёнок выдумывает. «Ох-охонюшки! Бедная Алессандра!..»
Взрослая фея осторожно отставила хрупкую посуду в сторону. Чашка звякнула о край блюдца.
С этим нужно было что-то делать. Что-то решать. Вот.
– Айэли, вы с Калиолем остаётесь здесь. Заверни его во что-нибудь тёплое и выпаивай по ложечке вот этот отвар. Скоро вернётся с занятий твоя сестрица – пусть полечит его своей магией. Не ругайтесь там... – около двери она развернулась и обратилась к Калиолю. – Так ты говорил – «около Старой рощи»? – и вышла, не дожидаясь ответа.
Хлопнула дверь и удалявшиеся шаги стихли, словно бы растворившись в ворвавшемся через дверной проём птичьем щебете.

«Тебе-то легко говорить «вкусно», если ты сама не пьёшь эту гадость...» – мысленно пробурчал Калиоль, однако начать капризничать вслух не решился и с хлюпаньем опустошил ложку. Ложка была из-под варенья, и крыс даже расщедрился облизать её, после чего со значением посмотрел на фею, выклянчивая себе добавку. Но только Айэли неправильно поняла его умоляющие взгляды и налила крысёнку новую ложку целебного, однако не очень вкусного отвара.
– А как насчёт сладким заесть? – напрямик дерзко поинтересовался нахальный крысюк, проглотив очередную порцию травяного варева. – Мне очень нужно... ну правда... вот... честное слово...
В отличие от Айэли он никуда не спешил, никуда не рвался. Зачем беспокоиться, куда-то лететь сломя голову и пороть горячку, когда взрослая фея сказала, что сама обо всём позаботится? Можно было сидеть дома и греться в тепле, думая только о том, как выпросить у Айэли себе лишнюю ложечку варенья...
Глазки Калиоля основательно – глупый пушистый крысюк уже забыл и про кристалл, и про дриаду, и про страшного злого волшебника с его хищным крысообразным помощником. Крыс распушил ушки и заурчал, а его глазки так и замаслились от предвкушаемого удовольствия.

– Ох! – только и мог что сокрушенно пискнуть крысёнок. Вздрогнув от шума, вызванного падением банки с вареньем, он вытянул шейку, чтобы получше рассмотреть, сколько буху и разрушения произвела упавши эта посудина. Она ведь была ростом почти с Калиоля – во всяком случае, ну никак не меньше. Глупый зверёк-сладкоежка не сколько испугался, столько огорчился: «Это ж надо же, сколько добра пропадает зря!..» По его представлениям, убытки были огромными, просто вопиющими, и даже сейчас, глядя как ягодный сироп просачивается вниз, впитываясь в живой коврик из узорчатых листьев – вне всякого сомнения, гордость мадам Эвлин-Еванжеллины – Калиоль испытывал решимость спасти (иными словами, употребить по назначению к себе в животик) хотя бы ягоды.
– Нужно всё собрать, – потребовал крыс, топоча лапками по краю стола и путаясь в навороченных на него одеждах. – Я могу помочь все тут прибрать – только помоги мне спуститься! – и он требовательно протянул передние лапки к своей подружке.

«Нинада тряпку! Ана нивкусная! Я самь могу! Самь!!» – глупый маленький крыс даже ничего и не понял насчёт стекла – всё-таки он был слишком дикий, чтобы знать об этом. Испустив громкий разочарованный стон, прожорливый крысюк поднатужился и спланировал вниз прямо в платке, в который он был завернут. Калиоль опустился прямо на край лужи с вареньем, платок с этой стороны тут же окрасился красным – но, право же, это были такие мелочи по сравнению с первоочередной задачей не дать пропасть понапрасну такому вкусному и ароматному варенью, которое вблизи выглядело и пахло намного привлекательнее, чем со стола.
Завёрнутый в платок будто начинка во фруктовом рулете крыс вытянул мордочку и с хлюпающим звуком принялся лакать и слизывать варенье отовсюду, куда только мог дотянуться. Стеклянные осколки банки, торчащие там и сям, словно кошачьи когти, из сладкого бордового озера, вызывали в нём какие-то смутные неприятные опасения, и он, разок оцарапавшись, покуда обходил эти места своим розовым язычком.
Вылизав место перед собой дочиста, Калиоль поднапрягся и, будто мохнатая красно-белая гусеница с рыжей крысиной мордочкой с одной стороны, и розовым голым хвостом – с другой, пополз дальше в лужу. Теперь платок окрасился не только с ближайшего конца, но и с боков – и, вероятно, снизу – однако увлечённый едой крыс не обращал на эти мелочи никакого внимания.

Притягательный, манящий блеск ровных аккуратных жемчужно-белых зубов, горделивый кивок головой, лёгкая прощальная полуулыбка. «Ох, и надоел же ты мне!» Нет, разумеется, вслух она этого никогда не скажет. И никаких поцелуев при расставании, даже в щёчку. Поцелуи – это ведь так негигиенично. Максимум, что она может ему позволить – это пожать ей руку. Рукопожатие необходимо ещё по одной причине: Сибилла желала, чтобы её считали равным себе исследователем-магом, а не подружкой по поцелуям и другому приятному времяпрепровождению на один-два вечерних заката, а следовательно, ещё с самого начала необходимо было правильно поставить себя.
Сибилла всегда питала страсть к "остроухим". Общаться с эльфами, быть принятой в их кругу всегда было пределом её мечтаний. Естественно, ради этого всегда приходилось жертвовать чем-либо. Вот, например, этим утром она бы с удовольствием подремала часок-другой, вместо того чтоб вставать ни свет ни заря и, едва успев умыться и уложить причёску, стремглав нестись сочувственно выслушивать словесные излияния этого остроухого недоумка... однако у зелёного юнца были значительные и важные остроухие родители, а в перспективе маячило приглашение на Бал Лета – от чего она, естественно, никак не могла позволить себе отказаться.
Легко пересчитав каблучками низенькие ступеньки из белого камня, Сибилла потянула входную дверь... как вдруг сонную полуденную тишину пронзил отчаянный вопль этой несносной мелкой девчонки – её младшей сестры Айэли.
Сибилла рванулась в дом – и увидела на кухне самое настоящее вторжение тёмных сил: неизвестное в природе странное уродливое существо, ползущее по полу, выделяя окровавленные продукты своей жизнедеятельности, и определенно чувствующее себя здесь как дома. И хотя кончики её роскошных нежно-голубых крыльев дрожали – явный признак испытываемого молодой феей душевного волнения – Сибилла, не растерявшись, схватила одну из табуреток и, перевернув её, подняла в воздух, недвусмысленно собираясь хорошенько приложить плоской частью сиденья нагло ползающего по полу захватчика.
– Не бойся, сейчас я его пристукну, – бросила она своей испуганной младшей сестрёнке, невольно воображая себя прославленной в легендах эльфийской девой-воительницей, пусть хоть и несравненно меньшего, "кухонного" масштаба.

«Каль, вылазь!» прозвучало в ушах (в ухах!) крысёнка такой теплотой, что Калиоль просто не смог не откликнуться на призыв девочки. Он выполз из-под стола и как настоящий кавалер поспешил заступиться за себя и за свою подружку.
– Мы не виноваты! Честно! Та банка сама упала! – затараторил крысёнок. – Мы как разик собирались прибраться! – Тут он вспомнил, что говорила мама Айэли, и поспешил перейти от защиты к нападению. – А ещё ваша мама сказала, чтоб когда ты придёшь, ты меня полечила! Воть! – и он торжествующе уставился на сестру Айэли, уверенный, что та не отвертится от последнего довода.

«Значит, до озера...» – теперь Сибилле стала понятна подозрительная заминка в словах младшей сестрёнки. – «Интересно, ей уже за это попало, или мне будет нужно просветить мамочку по поводу её шалостей?..»
И, зная, что Старая роща находится недалеко отсюда, Сибилла выкинула беспокойство за маму из головы – конечно, пообещавши самой себе как следует наподдать паршивому брехуну, если его россказни не будут соответствовать истине. «Блохастое чудовище, злой колдун... Скажите на милость! Да в придачу к ним ещё и драгоценный камень и демон. Глупый зверёныш перемешал все когда-то слышанные им сказки в одну – а теперь ждёт, будто кто-то поверит в его байки...»
Отпустив сестру, Сибилла переключилась на Калиоля. Схватив противного липкого грызуна, она размотала намотанную на него тряпку, сердито прошипела сквозь зубы:
– Паршивец! Это же наш платок!.. – и, набрав в тазик воды, не церемонясь, плюхнула туда крысюка и щедро плеснула на его свалявшуюся липкую бордовую шкурку густым экстрактом мыльного корня.
«Что, щиплет? Терпи, маленький гадёныш, терпи!.. Впредь будет наука... купаться в чужом варенье...»

«Смотри-ка!..» – похоже, глупый зверёк и в самом деле успел побывать в серьёзнейшей переделке. Ссадины, гематомы... А чутьё диагноста, появившееся в ней после изучения Начал Предсказательной и Целительской магии, подсказывало Сибилле, что этот несносный комок меха и в самом деле действительно простужен, а не притворяется, чтобы выпрашивать вкусности.
Но да, Сибилла все ещё не простила его ни за испорченный мамин платок, ни за разбитую банку с вареньем. Однако пакостливый грызун для чего-то был нужен её матери, поэтому наказание несносного зверька было отложено.
В комнате феи имелись старые теплые вещи, из которых она уже выросла, и которые не жалко было пожертвовать даже Калиолю. Так что, завернув в них зверька после купания, Сибилла велела сестрёнке подогреть и выпаивать ему мамину настойку, сама же, просунув руки под жилетку так, чтобы ладони касались шерсти, и обхватив таким образом зверька с обоих сторон, начала постепенно пересылать ему магическую энергию, чтобы помочь несносному грызуну справиться с его заболеванием.
– Теперь тебе лучше поспать, – сказала она крысу после того, как, по её мнению, потрудилась достаточно в этом направлении. – Как проснешься – будешь чувствовать себя как огурчик! – и затем добавила, обращаясь к сестрёнке: – Можешь забирать его в свою комнату, только проследи, чтобы он опять не наделал глупостей.